Доктор, я — маньяк

Человек обращается к врачу с просьбой помочь ему — отвести от убийства. Он уже готов к нему, созрел полностью, но чувствует, что еще есть время остановиться. Может ли врач «вылечить» будущего Чикатило или Михасевича! Об этом беседа с кандидатом медицинских наук, психиатром А. Бухановским.

— Александр Олимпиевич, в последнее время к нам в редак­цию начали приходить письма, от знакомства с которыми, признаюсь, берет что-то похо­жее на оторопь. Молодые и уже в возрасте авторы пишут о том, что они хоть завтра готовы пой­ти на убийство, на дикие садистские изнасилования — и ничего с этим своим желанием поделать не могут. Это «выше их сил». Вполне здоровые, до­бропорядочные люди, хорошие семьянины, как сказали бы раньше,— и вдруг подобное. Во всех этих письмах содержится отчаянная просьба помочь им, связаться с кем-нибудь из врачей, чтобы те «сняли» с них это I безумное желание убивать. К примеру, совсем недавно, ко мне в руки попало письмо от одного из офицеров, проходя­щего службу в Московском во­енном округе. Он пишет, что у него есть потаенная мечта: хо­чется увидеть, как агонизирует жертва, хочется почувствовать ее унижение, услышать ее крики, мольбы о по­щаде. И он боится, что однажды выйдет из гарнизона и начнет воплощать свою меч­ту в действительность.

Можно, конечно, отмахнуться от таких авторов и их писем — мало ли сейчас психически больных, но что-то останавли­вает. Может быть, то, что эти люди сами — именно сами — просят о помощи, надеются на нее? А это, согласитесь, уже совсем другой поворот дела…

— Я могу сказать одно: вы привели пример, который в принципе затрагивает очень деликатный вопрос. Такие люди существуют. Они жи­вут своей, потаенной ото всех жизнью. Среди нас мало кто даже и догадывается, какие днзсие, безумные страсти обу­ревают их. Такой человек сам страдает от этих мыслей и желаний, хочет и не может от них избавиться, боится их и надеется на помощь. Как бы парадоксально это ни звучало, но он, по сути своей, не убийца, хотя и может им довольно просто стать. Он ждет помощи и должен ее получить. И в этом интерес не только его, но’и всех нас. Ибо за теми из них, кто все-таки «состоялся»,— целые кладбища жертв.

Болен ли был в обычном смысле этого слова преслову­тый Андрей Чикатило с его более чем полусотней звер­ских убийств? И да, и нет. Он не сумасшедший в тради­ционном понимании. Но он все-таки не здоров. В мозгу таких людей, как он, «сидит» механизм, который периоди­чески, зачастую с неумоли­мой силой, начинает срабаты­вать. И сам по, себе человек противостоять ему не в си­лах, как бы ни старался. Эти люди не шизофреники, у них нет какого-то маниакального психоза. Но, несмотря на это, они нуждаются в лечении….

— Я бы все-таки не стал с легким оттенком пренебре­жения говорить об умозри­тельных заключениях, по­скольку в данном случае от них все равно никуда, согла­ситесь, не деться. Хотя, ко­нечно, не все ими и объясня­ется.

Будущий серийный убий­ца — человек, за плечами ко­торого 10, 20, 30 преступле­ний (а ими как раз чаще все­го и становятся те люди, о которых мы говорим) — своего рода результат взаимодей­ствия многих условий. Одно из них, безусловно, — семья. Пример из эксперименталь­ной психологии: новорожден­ную обезьянку отнимают от родной матери и подсажива­ют к искусственной, где она имеет все — за исключением материнской заботы. И что же? Став старше и будучи запущенной в стадо, такая обезьянка не в силах наладить отношения со сверстниками, в том числе и сексуальные. Она становится изгоем, отли­чаясь от всех чрезмерной же­стокостью и агрессией. То же происходит и с нами. Налицо сейчас очень опасная тенденция — кризис внутри­семейных отношений. В пер­вую очередь утрачивается тес­ный контакт и эмоциональное общение родителей с детьми, особенно матерей с деть­ми. Повседневные раздраже­ние и озлобленность, аккуму­лируясь в родителях, все чаще и чаще «разряжаются» на детях. Все это закладывает психологическую предраспо­ложенность к будущей жесто­кости уже в очень раннем детстве. По существу, образ будущего преступника, на­сильника, убийцы начинает формироваться где-то при­мерно в 5—7 лет…

— Абсолютно нет. Есть довольно грубая схема, как «становятся» серий­ными убийцами. В детстве, как я уже сказал, недостаток тепла, ласки (но не заласканности). Все это выливается в очень скором времени в труд­ности общения, в неспособ­ность завязывать какие-то контакты, особенно с девоч­ками. Начинают проявляться недостаток интуиции, скрыт­ность. Возникает фактиче­ское внутреннее одиночество.

В период полового созрева­ния в сознание таких подро­стков прорываются безудержные сексуальные фантазии, сочетающиеся с пониженной самооценкой и возникновени­ем многочисленных комплек­сов неполноценности. Появля­ется панический страх общения с женщиной, боязнь опростоволоситься в сексе. Од­нако очень трудно жить в таком психологическом со­стоянии. И подсознательно, стремясь защитить себя, под­росток, а затем уже и моло­дой человек начинает поти­хоньку принижать вообще женщин, как таковых. Формируется мощная внутренняя агрессия, направленная на женщин, будто бы они повин­ны во всех его неприятностях и неудачах.

Все. С этого момента часы запущены. Будущий маньяк непроизвольно делает первый шаг в сторону своей жертвы.

— В общем, да. Поскольку на этой стадии помощь еще может быть оказана, и доста­точно эффективно. Однако, если этого не произойдет и во­лею случая такой человек бу­дет сведен со своей жертвой, может случиться непоправи­мое. Серийный убийца не мо­жет остановиться, убийство для него — тот же наркотик. Случайной бывает только пер­вая жертва, причем она почти всегда бывает действительно случайной. Как, например, у того же Чикатило, белорусского маньяка Михасевича, ир­кутского маньяка. Остальные жертвы закономерны.

— Ну как вам сказать… Их объединяют, пожалуй, две ве­щи: то, что они подошли к роковой грани в достаточно одинаковых социальных усло­виях, и второе — что они го­товы перейти эту грань.

С последним, я думаю, все понятно. А вот относительно одинаковых социальных усло­вий… Я вам приведу один пример (в суд это дело, каса­ющееся одного серийного убий­цы, еще не ушло, поэтому я не могу назвать ни местности, ни инициалов убийцы). Судь­ба этого маньяка типична для сексуальных преступни­ков. Семья была бедная. Они все время кичились тем, что вот, дескать, живут хоть и в ни­щете, зато честно. За малей­шую провининность отец бил сына. Мать поддерживала от­ца — мол, строгость еще ни­кому не навредила. В резуль­тате — самым ненавистным, самым жестоким периодом для него стало, по его же соб­ственному признанию, детство.

Ну а дальше — как я уже говорил. С 14 лет появились проблемы в психо-сексуальной области. Пошли комплек­сы. Из-за неумения общаться со сверстницами он начал из­бегать их. Наряду с очень низ­кой самооценкой появилась потребность утвердить себя, как мужчину. Все это накапливалось, росло и вскоре да­ло результат: в момент изна­силования, пытаясь сломить сопротивление 17-летней жерт­вы, он случайно задушил ее. После чего понял — это как раз то, что ему было и нужно. В момент агонии он мог де­лать с ней все, что хотел, не боясь опозориться. Он власт­вовал над нею. Он был Хозяи­ном. Именно после этого по­явился маньяк… Все это, конечно, не означа­ет, что все потенциальные убийцы как две капли воды повторяют такой путь. У каж­дого из них своя «тропинка» к будущим жертвам. И «тро­пинки» молодых отличаются от тех, кто вступает на эту стезю в зрелом возрасте, как это было, например, у Чика­тило или Сливко. Но, став на путь серийных убийств, они имеют много общего, вне зависимости от того, каким именно способом они умерщвляют жертву, других обстоятельств преступления, что связано, в первую очередь, с биологическими процессами, происходя­щими в их мозгу.

— Понимаете, у большин­ства серийных убийц присут­ствует некая дисфункция моз­га. Не в смысле врожденного психического расстройства или недоразвития, а в смысле так называемого минимально­го органического повреждения головного мозга, например, в результате родовой травмы. Я понимаю: так сказать, учи­тывая, что родовых травм сейчас предостаточно, может начаться переполох у буду­щих мам. Но, во-первых, это ни в коей мере не означает, что если у ребенка есть родо­вая травма — он уже готовый преступник. А, во-вторых, к таким детям просто нужно особое внимание, особый под­ход, особая ласка. Пусть они будут излишними, не беда. Хуже — если их будет недо­ставать.

— Совершенно верно. В ко­лониях, где содержатся лица, совершившие особо опасные, жестокие преступления, было обнаружено намного больше таких суперменов (одно из на­званий этой хромосомной ано­малии), нежели среди обыч­ного населения.

Но это ни в коем случае не подтверждение теории врож­денного преступника. Не каж­дый такой мужчина соверша­ет преступления.

— Я вам так скажу: же­стокость существовала всегда. И она есть в каждом из нас. Другое дело, что мы эту же­стокость постоянно подавля­ем. Но кто-то ведь уже не мо­жет? В силу каких-то при­чин, обстоятельств (особенно это касается женщин; они все чаще и чаще начинают выхо­дить за рамки нормы, и их жестокость ни в какое сравне­ние не идет с мужской — то, что могут натворить женщи­ны, иногда просто не поддает­ся описанию).

Жизнь человека обесценена ровно настолько, насколько возросла обыденность жесто­кости. Нас уже не страшит цифра. 30 тысяч убитых… Мы с этим свыклись, смирились. Мы привыкли отвечать жесто­костью на жестокость. Это стало нормой. Дикой, но — нормой. Уже дети начали свыкаться с жестокостью!

У нас в центре наравне со взрослыми проходят курс лечения и несколько детей-са­дистов. Один мальчик, еще совсем ребенок, отрезает у ко­шек лапки и любуется этим зрелищем, его от корчащейся кошки не оттащить. Другой в буквальном смысле изничто­жает собственного брата, гро­зится его убить (один раз уже попытался это сделать), изби­вает его чуть ли не до потери сознания. А сколько таких детей вообще сейчас? На под­ходе поколение, в рядах которого сейчас формируются те, рядом с которыми небезызве­стный маркиз де Сад выгля­дел бы величайшим гуманис­том и добродетелей.

— В общем, да. Хотя я, честно говоря, сомневаюсь в истинности этой истории. Но, вы правильно сказали, все может быть.

У большинства маньяков, как уже имеющих серию убийств, так и потенциаль­ных, есть какие-то проблемы с сексом. Обязательно. И если бы они вовремя смогли получить квалифицированную по­мощь (пусть даже и в «зоне», если он уже сидит), многие из них бы не дошли до убийств, а другие — до пол­ной готовности к нему.

— А почему нет, спрошу я вас? Если в колонию прихо­дит наркоман или алкого­лик, он там обязательно лечится. Так почему не сде­лать так, чтобы такую же самую возможность имели бы и люди с сексуальными откло­нениями?

У меня есть письмо от од­ного осужденного из Жито­мирской области, который иск­ренне пишет: расстреляйте меня, но зачем меня мучить? Он панически боится, что, вый­дя из тюрьмы, снова примется за старое (он насиловал совсем уж малолеток). Не­сколько раз уже он обращал­ся к администрации колонии, чтобы та вызвала в колонию врача или психолога. Ну от­вет, вы сами знаете, какой был…

— Вывод один: нужно менять психологию. Дабы потом не кусать локти. Мы, кстати, у себя в центре планируем от­крыть бесплатные курсы по криминальной психиатрии для следователей, в для опе­ративников, и для работни­ков прокуратуры. Чтобы бы­ли взаимосвязь, взаимопонимание.

— Что остальные несколь­ко десятков жертв могут спать спокойно.